Хотите верьте, хотите нет, но однажды… «Шёл солдат по берегу, шёл издалека, Шёл под Красным Знаменем Командир полка…»
Валера уверенно шагал по обочине большака, мурлыкая себе под нос задорный мотив. Как давно он не был дома, как давно... Ему уже сорок лет, или пока ещё сорок, это как посмотреть. Лет пять, нет, семь, точно семь, прошло, как он последний раз навещал родню. Быстро летит время, и не заметишь. Казалось бы, ещё вчера бегал по Сурковскому логу босиком, пугал соседских девчонок, спрятавшись на сеновале, стрелял из рогатки по задиристым гусям, а потом, что есть мочи, улепётывал от их грозных клювов и крыльев огородами. А теперь он – сорокалетний мужчина, банальное «и покрыла виски седина». У него семья, сыну почти 16 лет, живут под Москвой в Новых Мытищах в маленькой двухкомнатной квартирке типовой пятиэтажной хрущёвки без телефона и мусоропровода. Всю свою честную трудовую жизнь Валера работает шофёром-дальнобойщиком, и много каких распрекрасных краёв повидал он на своём веку, довелось и по заграничным трассам поездить, но милее своей родной деревни не было и нет ничего. Хорошо, что его бабушка, которой уже 90 лет, в своё время наотрез отказалась переезжать к ним в город. «Я здесь родилась, здесь родила вашего покойного родителя, здесь и помру, - окая говорила она. – А коли уеду отсюда, так вы дом, чего доброго продадите и дорогу сюда забудете. А, так, глядишь, из-за меня ещё побалуете эти места своими приездами. Вы старушку-то свою уважьте. Не забывайте меня, да изредка навещайте. Не долго мне ещё землю-то топтать». И осталась бабушка Нюра век свой доживать в родных краях. Валера с семьёй по началу наведывался к ней часто. А потом как-то незаметно закрутилось всё, завертелось. Заботы, хлопоты, дела-делишки, рейс-дом-рейс-дом-рейс-дом-рейс-дом… Выспаться было некогда, не то что найти время съездить за 500 вёрст в деревню. Бабушка по своей старости не могла их лично навещать, а потому через знакомых присылала деревенские гостинцы. Валера в ответ немного денег почтовым переводом. Так и пролетало время.
Помер сосед бабы Нюры от старости, уснул и не проснулся. Смерть хорошая, христианская – спокойно в своей постели накануне причастившись. Всей деревней его похоронили, помянули. А после бабушка Нюра заволновалась. Старик-то моложе её был, а уже покинул этот мир, а, сколько старушке ещё отмерено, никто не знает. И стала она письма да телеграммы слать внуку, чтобы навестил её и обязательно вместе с женой и правнуком. Валера взял отпуск и теперь шёл от станции в родные пенаты. Татьяна – жена его – должна приехать вместе с сыном Александром только через пару дней. Она с большим трудом выбила у себя на работе отпуск, и то получилось позже на целых два дня.
Валера неспешно шагал по дороге, с удовольствием вспоминая детство и то, как здесь было раньше. К его удивлению с тех пор мало что изменилось. Разве что большак, наконец-то, заасфальтировали, отремонтировали магазинчик и пекарню. А вот церковь совсем развалилась.
Валера решил сократить дорогу, срезав путь через посадки на поле и кладбище; благо ноги помнили дорогу. Вот закрой ему глаза, и он без заминки пройдёт мимо оврага, по шатающемуся мостику, у которого, сколько он себя помнил, всегда пошатывалось левое перильце, и подозрительно проваливалась правая доска. А мужики не раз чинили, но, казалось, что этот мостик всем своим деревянным существом противостоял ремонтам и с упрямством возвращал себе первозданное доремонтное состояние. Просто удивительно.
Проходя через посадки, Валера невольно замедлил шаг, залюбовавшись окружающим его пейзажем. Берёзки заметно подросли, орешник стал густым и пышным. Теперь в его трудно проходимых зарослях безбоязненно могли найти приют малые лесные птахи. Воздух вокруг был насквозь пронизан стрекотанием невидимых кузнечиков и щебетом птиц. Валера вздрогнул и остановился - откуда ни возьмись, вспорхнул с берёзы филин, бесшумно пролетел кругом над его головой, словно изучая случайного путника, и исчез в подросших посадках.
«Хорошо-о-о», - подумалось Валере. Мысли текли медленно, словно тягучий, только что выкаченный из сот, мёд. Он всей грудью вдохнул летний воздух, улыбнулся неведомо кому и зашагал дальше. Его душа наполнилась приятным, сладким чувством благодати.
За посадками до самого горизонта разлеглось поле подсолнухов, детей солнца. От этой бесконечной оранжевой красоты Валера не мог отвести глаз. Под лёгким ветерком цветы дружно наклонили свои наливающиеся головы, и Валере показалось, что они с ним поздоровались. Он оторвал соцветие одного из рядом растущих подсолнухов, смахнул с его середины пчелу, ничего не замечающую и упорно трудящуюся на благосостояние улья, надломил, выковырял несколько молочных семян, положил их в рот и разжевал, зажмурившись от удовольствия и смакуя каждое семечко. Подсолнухи ещё не набрали своей товарной спелости, и семена были мягкими, сочными и сладкими.
Валера был человеком неверующим, хотя и крещённым. Бабушка настояла, когда он был ещё младенцем. Но в эту минуту он остро ощутил, что Бог где-то есть. Ведь кто-то же должен был придумать и создать всю эту бесконечную гармонию. Пройдя через посадки, мимо поля, Валера вышел к косогору Сурковского лога. «Как много клубники в этом году», - отметил про себя Валера, раздвигая ногой траву, в которой так и светились ярко-красные бусы. За логом располагалось кладбище. Мимо него, и вот она деревня, вот мой дом родной. Валера поднялся на косогор и от удивления встал как столб, не зная, куда же идти дальше. Кладбище стояло прямо перед ним, а не в стороне, как это было лет семь тому назад. Теперь, чтобы выйти к деревне, нужно было пройти не мимо кладбища, а прямо по его территории. Возвышенное, радостное настроение сменилось безысходной грустью. Валера что-то непонятное пробурчал себе под нос, почесал затылок. «Ну, что ж, - поразмыслил он, - солнце ещё в зените, а покойных принято не беспокоить после заката, так что…» И Валера смело зашагал дальше, невольно читая глазами имена на надгробных плитах и крестах, неприятно обнаруживая, что люди, которые так или иначе связанны с его детством, друг за другом уходят в мир иной.
- Здорово, Валерка! – знакомый, но не узнаваемый голос оторвал его от грустных мыслей. Валера поднял глаза. Перед ним стоял дядя Коля. Точнее Николай Иванович Щеглов. Но для Валеры он навсегда был и останется дядя Коля, которого за глаза они мальчишками дразнили «Трубочистом», потому что в перерыве между своими бесконечными запоями он нанимался за пол-литра к местным жителям чистить печные дымоходы. Теперь дядя Коля выглядел седым и сильно ссутулившимся старцем.
- Ух!.. – с нескрываемым облегчением выдохнул Валера. - Здорово, дядя Коль! – И протянул ему руку. - Извини, руки пожать не могу, - ответил тот, - оградку красил, весь перепачкался. - Значит, своих навещал? - Навещал. - А баба Лида, тётка твоя, померла небось? - Померла… - А ты ничего, кочетом держишься. - А ты чего один? Твои-то где? - Да будут дня через два. - А-а. Ну да, ну да. У тебя закурить-то не будет? - Так я ж сигареты курю, дядя Коль, а не папиросы. - А-а. Ну да, ну да. Бабушку приехал навестить. Молодец. А то заждалась она тебя. Чай, любимый внук. Пока, говорит, Валерушку и Сашеньку не увижу, не помру. Ты ступай, ступай, Валерка. Я ещё тут задержусь. - Ты, дядя Коль, приходи к нам через пару дней. На Саньку моего полюбуешься. Как он подрос! Совсем мужчина. Ну, пока, дядя Коль. Значит, в четверг мы тебя ждём. - Прощевай, Валерка, прощевай. И Валера отправился своей дорогой.
С холма открывался вид на деревню. Грунтовка бежала в низинку, огибала заброшенный коровник и поднималась к хозяйским дворам. Валера вздохнул, как бы сбрасывая с себя груз неприятных эмоций от погоста.
Бабушка Нюра, аж, вся засветилась от радости, когда увидела Валеру. Казалось, она даже помолодела. Вообще, по нынешним временам, баба Нюра при своих 90 выглядела весьма не плохо. Конечно, силы у неё были далеко не те, что в молодости. В огороде очень трудно управляться. Без палочки не ходит. Ростом стала как будто ниже. Зрение ослабло. Но ясность ума и чёткость речи, не смотря на отсутствие некоторых зубов, всегда поражали её собеседников.
Баба Нюра и на стол накрыла, и баньку истопила, и постель свежую постелила. Валера с удовольствием отдался её заботам, почувствовав себя опять ребёнком. После бани распаренный и отдохнувший он в старой дедовской косоворотке сидел за столом, осторожно прихлёбывая из блюдца горячий чай, и никак не мог напиться. Бабушка Нюра рядом хлопотала по хозяйству.
- Ты, внучок, смотрю, так крестик-то и не носишь. - Нет, не ношу. А чего носить, если я не верю в это. - А ты носи. Он тем, кто не верит, тоже помогает. - Ой, бабуль. Сказки всё это. Наука уже давным-давно всё объяснила. - Не сказки! Я ближе тебя к порогу стою и знаю, о чём говорю. - К какому порогу? - К какому? К порогу смерти. - Ой, бабуль. Ты опять за старое. Тебе рано об этом думать. Я вот со стороны-то наблюдаю, как ты бойко с хозяйством управляешься. Молодым девицам за тобой не угнаться. - Современным молодым девицам потому не угнаться, что они ничего не делают от лени своей, да и не приучены они к труду. В городе этом где труду-то настоящему взяться? Все только стулья просиживают. Это в деревне ребёнок с рождения помощник, а в городе – обуза. А так бойко с хозяйством управляюсь потому, что Богу каждый день молюсь, чтобы силы мне даровал, чтобы старость свою я не в кровати с болячками пролёживала, а в трудах полезных. И тебе надо молиться. Господь этого ждёт от нас. - Бабушка, бабушка. Ты всё за своё. Вот малой приедет, ему и внушай мысли о Боге. Может, внушишь, а мне уже поздно. - К Богу прийти никогда не поздно. Валера решил перевезти тему разговора в другое русло. - Я сегодня по дороге через кладбище дядю Колю встретил, пригласил его к нам в четверг, когда все приедут. Да-а, постарел он. Может ещё кого-нибудь позвать? - Это какого дядю Колю? Хромушкина? - Да не, бабуль, Щеглова. - Щеглова? - Мгм, - утвердительно промычал Валера, причмокивая вишнёвым вареньем и запивая его крепким ароматным чаем. - А не ошибся ли ты, касатик. - Да что же я, дядю Колю что ли не узнаю? Я говорил с ним как сейчас с тобой. - И о чём же ты с ним говорил? - О чём?.. О чём… Да, ни о чём. Так, поздоровались. Он сказал, что своих пришёл навестить, что оградку им красил. Что ещё? Да, ничего. Сказал, что я молодец, раз приехал тебя навестить, так как ты заждалась, ну, и всё такое. - Это он правильно заметил. Заждалась. А больше ничего не говорил? Мне ничего не передавал? - Да нет. Вроде ничего. - Ты уверен? - Уверен. - А тебя никуда не звал? Ну, там, на рыбалку или выпить? - Не-не. Никуда. - Точно? - Да точно, бабушка! Да что случилось-то? Ты мне прямо допрос с пристрастием устроила. - А то и случилось, касатик. Дядя Коля Щеглов умер пять лет тому назад. - Как умер? Я же с ним сегодня... разговаривал… - Коля Щеглов умер пять лет назад. Выпил, пьяный в реку полез и утоп. Наутро его мужики сетями выловили и вытащили. Батюшка, как положено, отпел. Похоронили его на нашем кладбищем, через которое ты сегодня и ходил. У Валеры в руках ложка с вареньем так и застыла на полпути. - Да, ты не сиди как истукан. И такое бывает. Мается его душа. Жил кое-как и помер не по-людски, вот и напоминает о себе. Просит таки образом, чтобы мы живые о нём словечко пред Господом замолвили, помолились то есть.
На утро рано-рано ещё на заре баба Нюра собралась, сложила в корзину пироги и дюжину сваренных вкрутую яиц, надела самый красивый платок и направилась в соседнее село, где стоял действующий храм.
Валера вместе с ней пошёл. Сам вызвался. В церковной лавке при храме медный крестик себе купил на шнурочке, да небольшой молитвослов. Вместе с бабушкой честно всю службу отстоял. Баба Нюра горячо молилась, свечи ставила, и молебны заказывала о здравии внука своего Валеры и его семьи и о упокоении раба Божья Николая.
(Ноябрь 2005 г.)
Цитирование и частичное копирование статей и рассказов возможно с указанием источника в виде активной ссылки на соответствующую страницу сайта.
Хотите верьте, хотите нет, но однажды…
