Двадцатитрёхлетняя Дарья смотрела на мужчин, как на единственную возможность улучшить социальное и материальное положение. Взгляды же отца, который время от времени заводил разговоры о смысле жизни, ей казались старомодными и тупиковыми. Поэтому-то она не торопилась извещать отца, что нашла кандидата в мужья.

Родион был человек состоятельный, с квартирой, часто ездил заграницу по работу, занимался журналистикой. Именно он мог освободить её от излишней отцовской опеки, упорядоченного быта и скучной работы секретаршей. Одни подруги поддержали Дашин расчёт. Другие, наоборот, осудили. Сама Даша ничуть не сомневалась в правильности решения.

Павел Григорьевич догадывался, что дочь ценит в мужчинах толщину кошельков, квартирные метры и социальную значимость.

Откуда и когда в ней проросла эта чуждая ему червоточина. Не было такого в её матери, которую он и полюбил за столь добрую и бескорыстную душу. После трагической смерти жены он так и не смог – да и не хотел – найти другую. Это была нелепая случайность. Всегда внимательная в тот роковой день она решила перебежать дорогу перед автобусом. Её увезли на скорой. Потом была операция. Кома. Смерть. Даша вбила себе в голову, что всему виной безденежье отца. Будь они богаты, они смогли бы оплатить и дорогих хирургов и безупречный круглосуточный уход. Даже доводы врача, что не всё в жизни решают деньги, не смогли её переубедить.

После смерти жены Павел Григорьевич как одержимый стал опекать дочь. Никого и ничего к ней подпускал. Она стала смыслом его жизни, единственным, ради чего и чем он жил. Ничему и, главное, никому недозволенно было встать между ними.

А когда Павел Григорьевич ушёл на пенсию, для него начались новые испытания. Раньше он работал поваром. Ему всегда нравилось готовить. С особым удовольствием он это делал для дочурки. Имя Дарья было дано ей не случайно. Её ждали долгих 12 лет. Но теперь в свои 63 года он чувствовал себя глубоким стариком рядом с повзрослевшей и словно оторвавшейся от него дочерью. Её интересовали подружки, вечеринки и… мужчины.

Это ранило его сильно, ведь для него дочь оставалась единственным родным человеком. Он боялся, что кто-то или что-то однажды встанет между ними, между ним и его синичкой, так он называл Дашу. В день её рождения – 1 марта, - когда Павел Григорьевич ждал вестей из роддома, к окну вдруг подлетела синичка и постучала в стекло. Он понял – у них родилась дочь.

Исподтишка, когда Даша не видела, Павел Григорьевич наблюдал за ней. Как же Даша похожа на мать! Те же карие глаза, та же копна каштановых волос. Он старался опекать свою кровинку с утра до вечера, лишь бы уберечь её от ошибок и несчастий. Но это только приводило к скандалам, крикам, ссорам.

А теперь она задумала брак, да ещё и по расчёту. Разве так можно?! Дочь была уверена, что нужно. А отец уже просто отжил своё и смыслит в жизни, как извозчик в Ламборджини.

Даша до последнего, когда уже ничего нельзя изменить, не рассказывала отцу подробностей, чтобы избежать ненужных ей нравоучений. С Родионом они поженились быстро, без церемоний и торжественных застолий. Все празднества планировалось провести в Канаде, куда направляли Родиона по службе. О чём и было сказано отцу буквально за день до отъезда в Торонто.

Павел Григорьевич, всегда сдержанный в эмоциях, и на этот раз внешне никак не выдал того ужаса, который охватил его после слов дочери. Что делать, чтобы она не уехала!? Жизни без дочери он не мог себе представить. Родиона она по-настоящему не любит. Рано или поздно он это поймёт, и для Даши это не пройдёт даром. Павел Григорьевич был убеждён, что семью можно строить только на взаимной крепкой любви. Но такую любовь надо заслужить. Это дар, который не даётся просто так. Его необходимо дождаться, почувствовать, понять, принять и пропитаться им. Только после этого мужчина и женщина могут быть вместе.

Как же отец старомоден! Для Даши любовь – это нЕчто, придуманное писателями, сценаристами и, конечно, её отцом. В реальной жизни любви быть не может. Есть привычка, обязательства, расчёт, уважение, страсть, в конце концов. Но любовь?..

Даша и чемоданы собрала, и документы подготовила. Когда успела? И всё за спиной отца. Нет! Павел Григорьевич не допустит отъезда дочери. Костьми ляжет! Только как он сможет ей помешать и имеет ли на это право? Она ведь замуж вышла, пусть даже тайком. И теперь принадлежит мужу.

Всю ночь Павел Григорьевич не мог уснуть. Он то лежал, то сидел, то ходил, то смотрел в окно. Один раз подошёл к двери в Дашину комнату. Прислушался. Тишина. Как же так! Кто-то третий успел встать между ними. Может, это просто ревность, а не попытка уберечь дочь от ошибочного брака по расчёту?

Под утро Павел Григорьевич успокоился. Ему пришло в голову решение. Он понимал, что глупое. Но на его взгляд единственно возможное.

Даша встала раньше положенного времени. Сказывалось волнение. Обычные приготовления: душ, макияж, завтрак. Вроде бы всё как всегда, но в это утро мир Даше казался абсолютно иным. Она даже не обращала внимания на суровую молчаливость отца. В мыслях Даша была далеко: в другой стране, в незнакомом, но притягательном качестве жены.

Когда Даша была полностью готова и одета, она постаралась как можно ласковее проститься с отцом, обняв его, поцеловав и попросив прощения за то, что вышла замуж тайком. Павел Григорьевич был сдержан, словно ждал чего-то.

«Наверно, надеется, что я ещё передумаю», - подумала Даша.

Она повернула задвижку замка и толкнула дверь. К её удивлению дверь не поддалась. Даша проверила, открыт ли замок. Убедившись, толкнула дверь ещё раз, сперва рукой, потом плечом. Дверь стояла намертво. Даша растеряно посмотрела на отца.

- Ты снова решил меня запереть, как тогда, в шестом классе?

Отец кивнул.
Даша так и села в прихожей на чемоданы.

- Но ведь так нельзя! – сдавленным голосом сказала она.
- Нельзя жизнь свою и чужую портить, выходя замуж по расчёту!

Начались взаимные препирания. Даша отстаивала свои амбициозные взгляды. Павел Григорьевич короткими, но бесспорными репликами рушил все её доводы как слон ореховую рощу.

Трудно противостоять житейской мудрости отца, пусть даже в чём-то и устаревшей. Терпение Даши таяло. Время шло. Конечно, опоздать на самолёт не смертельно. Можно и рейс поменять и Родиону всё объяснить. Просто к чему было запирать её дома и вести этот разговор? Она давно всё решила сама. Права, не права. Это её жизнь. И она предпочтёт ошибки за свой счёт, чем победу за чужой. Отец не в силах её понять, потому что живёт прошлым. Даше нужно будущее. И она связывает его с Родионом. Пусть с её стороны нет любви. Он ей симпатичен, она его уважает. Этих чувств достаточно для семейной жизни. А что Дашу ждёт здесь? Скучная работа, подсчёт рублей до зарплаты, горькое сознание, что не по карману понравившиеся туфли, в выходные поездка на шесть соток, в отпуск туда же. И всё это под такой приевшейся опекой отца. Сейчас или никогда, но Даша вырвется из этого бесперспективного быта. И какого она приехала домой за вещами? В конце концов, всё можно купить. Тем более с деньгами теперь уже мужа это не проблема.

- Боль утихнет, и ты поймёшь, что я был прав, синичка.
- Не называй меня так, слышишь! Никогда! – Даша сжала кулаки. Её переполнила обида. – Ты всю жизнь считал копейки и никогда не мог позволить себе чуть больше, чем нужно. Если бы не твоя финансовая несостоятельность, то маме тогда бы смогли сделать платную операцию и отправить её на лучшее лечение. И мама была бы сейчас с нами! А так что дала твоя семейная жизнь в любви без расчёта? Смерть любимого человека и дочь сироту!

Запрещённый приём. Но удар попал точно в цель. Павел Григорьевич ничего не ответил. Он сунул руку в карман, достал ключ и вставил его в старую замочную скважину.

Дверь открылась. Свобода. Лети, Даша!
И Даша полетела навстречу новой жизни. На миг, буквально на краткий-краткий миг, в её сердце поселилась маленькая, но острая заноза. Она почувствовала, что сказала отцу недозволенное. Однако Родион, суматоха в аэропорту, бизнес-класс на борту самолёта – и заноза выскочила сама собой.

Павел Григорьевич остался один. Совершенно один. Ему казалось, что он не может ни дышать, ни смотреть. Жизнь продолжалась. Теперь в новом качестве отца в отставке. Потекли до боли, до тупой боли, однообразные дни без смысла, без цели, без будущего, коим для него когда-то была дочь.

Были редкие звонки от дочери и короткие электронные письма друг другу. Павел Григорьевич не любил общаться с дочерью через компьютер, но понимал, что настоящие живые письма она всё равно писать не будет. Даша присылала фотографии, на которых они с Родионом всегда вместе и всегда улыбающиеся. Может, она права? А его отцовские взгляды давно потеряли всякую истину?

Прошло два года. Наступило 1 марта, день рождения Даши. Весна не спешила сменять зиму. Шёл снег, сугробы стояли выше пояса. Тоска, грусть и одиночество в этот день чувствовались особенно остро. Вот уже больше трёх месяцев, как он писал дочери, спрашивал, как дела, но Даша не отвечала. Он себя успокаивал тем, что плохие новости долетают быстро. А раз тишина, значит, всё хорошо.

Павел Григорьевич выпил горячего чаю ни сколько для того, чтобы поесть и согреться физически, а сколько для того, чтобы хоть чем-то себя занять. Он хотел отправить Даше электронную поздравительную открытку. Но тянул с этим и вместо этого бесцельно бродил по комнате. Его взгляд задержался на двух фотографиях, стоявших рядом на книжной полке. С обеих смотрели милые, очень похожие друг на друга женщины. Одна постарше, другая совсем юная.

Павел Григорьевич кончиками пальцев поцеловал фото своей жены. На нём не было чёрной ленточки. К чему лишние напоминания о её смерти. Для Павла Григорьевича она просто далеко уехала. Дочь тоже уехала. Правда, не так далеко, как её мама.

- С днём рождения, синичка! – тихо сказал Павел Григорьевич и тоже поцеловал её фотографию пальцами.

Вдруг раздался звонок в дверь. Павел Григорьевич даже вздрогнул от неожиданности. Он зашаркал в прихожую и, не спрашивая «кто там», к чему спрашивать, открыл дверь.

На пороге стояла Даша. Похудела, под глазами синяки, но всё равно красивая, немного повзрослевшая и такая родная.

На глаза навернулись слёзы. Павел Григорьевич попытался их сморгнуть, но слёзы навернулись вновь.

- Синичка моя! – он обнял её.

Так они и стояли на лестничной клетке.

- Пойдём в дом, папа! – тихонько сказала Даша.

Павел Григорьевич очнулся. Он отнёс чемоданы дочери в её комнату, в которой ничего не изменилось со дня её отъезда.

Пока Даша принимала душ с дороги, Павел Григорьевич хозяйничал на кухне. Руки сами собой вспоминали столь привычные для него действия. На плите скворчала сковородка, в духовке стоял пирог, в чайнике заваривался чай. Павел Григорьевич ритмичными профессиональными ударами резал огурцы на разделочной доске.

- М-м-м… как всегда аппетитно пахнет, - сказала Даша. Он стояла в проёме кухонной двери. На голове она намотала банное полотенце, сама завернулась в папин махровый халат.

- Я свой просто не нашла, - объяснила она.

Павел Григорьевич поставил дымящуюся сковородку на стол. Даша помогла ему накрыть тарелки и чашки. Всё было так, как если бы Даша никуда не уезжала, а просто пришла с работы.

Через минуту они сидели за столом, ели жареную картошку с яичницей и запивали ароматным чаем.

- Прости, что не могу побаловать тебя твоими любимыми блюдами. Ты ведь не сообщила, что приедешь.

На самом деле он думал о другом, но боялся об этом спросить у дочери.

- Хотела сделать сюрприз, - Даша положила ещё картошки и отцу, и себе. – Пирог скоро будет готов? А то от этого запаха можно сойти с ума. Я так соскучилась по твоим фирменным пирогам, папуль!

Павел Григорьевич заглянул в духовку.

- Ещё минут пять. Ты надолго приехала, Дашуль? – он смахнул крошки со стола в ладонь и опрокинул их в рот. – И почему Родион с тобой не приехал? – Наконец-то у него получилось выдавить из себя этот вопрос.

- Я, папа, насовсем… без Родиона.

Она ждала этого вопроса. Она знала, что рано или поздно на него надо будет ответить.

Они молча сидели несколько минут. Даша, чтобы как-то пережить этот момент, сняла с головы полотенце. Каштановые волосы упали на плечи.

Увидев их, Павел Григорьевич вспомнил, как он купал дочь, когда она была трёхлетней крошкой, и как эти самые каштановые пряди не хотели слушаться и расчёсываться. Ему показалось странным, почему именно сейчас он вспомнил об этом. Ему следовало бы поинтересоваться, что произошло у дочки с зятем. Хотя, если она захочет, то сама обо всём расскажет, когда посчитает нужным.

- У меня подарок для тебя, - сказал Павел Григорьевич. – Он может показаться тебе странным. Но это всё, что есть у меня.

Павел Григорьевич вышел с кухни. Он вернулся через пару минут и протянул Даше небольшую картонную коробку. Даша открыла крышку и достала аккуратно сложенные листы бумаги. Листы были датированы и начинались словами «Здравствуй, моя синичка..»

Это были письма отца к дочери. Он писал их в те дни, когда особенно скучал по ней и хотел быть ближе к ней, пусть даже в мыслях. В них не было ни упрёков, ни нравоучений. Это были строки, пропитанные любовью к Даше и общением с ней, полные воспоминаний тёплых, добрых, простых и таких значимых.

Даша подняла на отца мокрое от слёз лицо. От скольких ошибок и горьких минут хотел избавить её отец тогда, два года назад! Как же она была не права! Больно в этом признаваться. Как же больно. Сердце так и бьётся, словно синица о стекло. Теперь всё будет иначе. Она дома и рядом с ней тот, на кого можно положиться всегда и во всём.

- Ты прости меня, пап… прости… за всё… и за те слова тоже… прости…

Павел Григорьевич погладил дочь по мокрым волосам.

- Что ты, Дашенька! Мы снова вместе и всё будет по-прежнему.
- По-прежнему уже никогда не будет, пап.
- Почему?

Она молчала, закусив губу. Потом шепнула.
- Я жду ребёнка.

Почувствовался запах гари.

- Пирог! Я совсем забыл про пирог!

Павел Григорьевич кинулся к духовке, достал противень, поставил его на стол и распахнул форточку. Повернулся к Даше и увидел, как она выковыривает вишнёвую начинку из подгоревшего пирога.

- Папа, ты теряешь свою кулинарную форму.
- Ничего! С вами я её верну быстро.

За окном из-за туч выглянуло мартовское солнце. Запах гари уже на так разъедал ноздри. Кухня постепенно наполнялась свежим морозным воздухом.

- Ты опять босиком? – спросил Павел Григорьевич, глянув на ноги дочери. – Надень тапки, синичка, а то застудишься.

Неожиданно для себя Даша засмеялась, поцеловала отца в щёку и послушно отправилась за тапочками.

(с) Екатерина Шлыкова (Гулякина)

Вам также будет интересно:

Осень начинается в понедельник

Отставной отец и синичка

Штосс. Продолжение мистической повести Лермонтова