Но духи зла, черны как ворон,
Вошли в чертог –
И свержен князь…
(Эдгар По «Падение дома Ашеров»)

Последние дни мая были до дурноты жаркие. Только вечерами и ночами могла сесть за работу. Мучительно жарким выдалось 29 число.

Было уже далеко за полночь, а я с головой ушла в книги и тетради: всё читала, перечитывала, искала что-нибудь значимое, писала мысли и выводы. Казалось, этим заметкам, статьям, мнениям, конспектам не будет конца.

Шторы на окнах дрогнули, скрипнули половицы, открылась дверь, и вошёл он – невысокого роста, курносый, с неправильными чертами лица, совсем некрасивый. Взгляд его был благодушен и даже весел.

– Не помешаю? – спросил Павел I, как если бы мы были хорошо знакомы.
– Нисколько. Вы очень даже вовремя, – ответила я, ничему не удивляясь.
– Вот, – я пододвинула исписанные быстрым почерком листки, – пишу о вас.
– И вы туда же! – воскликнул Павел. – Чего только не строчат обо мне! А каким в фильмах меня выказывают – и вообразить сложно! Конечно, я не без греха. Но прошу, нет, умоляю – не верьте сплетням!
– Ах, если бы понять, где вымысел, а где истина. Столько авторов, столько мнений! Вот если бы всё увидеть своими глазами.
- Извольте, – Павел повернулся, указав на стену, завешанную ковром.

Стена медленно раздвинулась в стороны, и моему взору предстали покои императрицы. Екатерина была в домашнем платье и утреннем чепце и сама варила себе кофе. Грузная и в летах, она, тем не менее, показалась мне довольно милой. Обращал внимание острый, но совсем не портящий черты лица благородный подбородок. Особенно поразил меня высокий лоб. Движения рук её были резки, по всему выдавая сердитое расположение духа. Императрица ворчала:
- Не бывать Павлу на троне! Не бывать! Уж я об этом позабочусь.

Екатерина перелила кофе из турки в фарфоровую чашечку, которую поставила на небольшой столик, украшенный витиеватой резьбой. Удобно устроилась в небольшое кресло, сделала несколько глотков. Кофе, видимо, оказал благотворное влияние. Императрица успокоилась, даже прикрыла глаза.

Допив кофе, она удалилась в туалетную комнату. Я, словно призрак, проследовала за ней. Вдруг лицо императрицы побагровело, она пошатнулась и, потеряв сознание, упала на пол. В комнату, должно быть, почувствовав неладное, заглянул камердинер, и началась соответствующая случаю суматоха.
- Не верьте, когда пишут, что я не любил свою мать, - шепнул Павел мне на ухо.

Я даже вздрогнула, потому что совсем забыла о нём. А он продолжал шептать.
- Хотел её любить, как должно сыну, но не смог, потому что матушка всему и всем предпочитала власть. Вот и встали между нами политика да матушкино окружение. Невозможно любить того, кто не любит тебя. Бог его знает, почему матушка считала меня упрямым и горячим невеждой, малодушным и робким лентяем. А во внуке своём, который не унаследовал от меня прямоты характера, был хитёр и совсем не дальновиден, души не чаяла и прочила именно его на трон. А какова от этого польза для России, я спрашиваю? Я никогда не разделял матушкиных взглядов на ведение ни внешних государственных дел, ни внутренних. Я считал, что дворянам слишком много позволено, в то время как простой крестьянин, который приносит действительную пользу стране, трудится не покладая рук.

Тут голос замолк, и я увидела Павла, входящего в покои Екатерины. Невольно оглянулась. За спиной никого не было.

К Павлу подошёл Александр Андреевич Безбородко, ближайший сподвижник императрицы и хранитель многих её тайн, что-то шепнул на ухо, и они оба удалились в кабинет. Оставаясь незаметной для всех, я тенью проследовала за ними. Александр Андреевич был толстым человеком с одутловатым лицом и умным взглядом.

Он протянул Павлу конверт, перевязанный чёрной лентой. Павел вскрыл его, прочитал. Пользуясь своими новыми возможностями, я подошла к цесаревичу и заглянула в бумаги. Это было завещание Екатерины II, согласно которому наследником трона объявлялся Александр.

Но что это?! На глазах Павла выступили слёзы. Сердцем чувствовала, что не о троне он жалеет, а о выборе своей матушки. Не смогла, не захотела она увидеть в сыне человека, способного радеть о делах государственных.
- Не для себя, а для величия России, - шепнул Павел.

Конверт и его содержимое полетели в камин. Безбородко понимающе кивнул.
Не по своей воле, но по велению некой силы я перенеслась за стол своей комнаты.
- На сегодня будет с вас, - доброжелательно сказал император. – Запишите то, что видели в мельчайших подробностях. А завтра я покажу вам ещё кое-что.
Павел удалился, дверь за ним сама закрылась. Я схватилась за ручку, чтобы успеть перенести на бумагу все впечатления, пока они были ещё свежи. Светало.

Кому рассказать о случившемся ночью, не поверят. Скажут, заработалась или с ума сошла. Но отмахнувшись от суеверий и всего, что с этим связано, я с нетерпением ждала вечера, приготовив всё необходимое для предстоящей работы: бумагу, конспекты, карандаши. Будучи уверенной, что император не обманет и вновь придёт, смотрела на часы и ждала полуночи. А пока ждала, размышляла – и мысли мои были свойственны, пожалуй, только женщинам – мог ли Павел I быть любим? Ведь внешне он был, мягко говоря, совсем не привлекательным. Из раздумий меня вывел голос:
- Доброй ночи! Вы готовы?
Кивком головы я подтвердила согласие.
- Сегодня я покажу вам кое-что мистическое. Будьте особенно внимательны к словам! И запоминайте всё. Путешествие будет долгим.

Сперва мы оказались в Большой церкви Зимнего дворца. В любой другой день я отвлеклась бы на своды, колонны, фрески, позолоченную лепнину, которые обескураживали своим размахом и красотой. Но на это раз всё внимание было сосредоточено на службе – благодарственном молебне в честь объявления законным наследным императором Павла I. Присутствующие были одеты нарядно, но при этом с обозначением траура. Всё-таки скончалась Екатерина Великая. Служба проходила чинно, как положено, пока из спокойствия присутствующих не вывел голос протодьякона, провозгласивший:
- Благочестивейшему самодержавнейшему великому государю нашему императору Александру Павловичу...
Вот это оговорка! Что это?! Предзнаменование или обычная человеческая невнимательность? Оглянулась на Павла. И вновь он меня удивил своей спокойной, снисходительной улыбкой.
- Вы не поверите, - тихо произнёс император, - но отец Иоанн так переживал из-за своей ошибки, что в ту же ночь скончался. Однако не ошибка то была, а голос свыше, который подсказывал мне, к чему быть готовым. Всю жизнь я жил с предчувствием заговора. Как же тут не сойти за неуравновешенного безумца, когда ты даже в родном сыне вынужден видеть заговорщика. Но прочь отсюда!

И тут же мы оказались на площади пред Зимним дворцом, где проходили Пасхальные гуляния. Павел вышел к народу, дабы разделить с ними великую радость. Тут его внимание привлёк офицер, который развлекался, наслаждался праздничными яствами, а рядом с ним стоял солдат, навьюченный шпагой и тяжёлыми пожитками офицера. Было жарко, солдату явно хотелось пить, но руки были заняты ношей. Император подошёл к солдату и спросил:

- Чьи пожитки ты несёшь?
- Моего офицера, - ответил солдат.
- Офицера! – негодовал император. – Вот что, дружок, надевай-ка ты на себя его шпагу. А что? Всё равно тащишь сам. Так неси теперь заслуженно. А офицеру отдай свою портупею да свой штык. Отныне быть ему солдатом, коли офицерская шпага так тяжела для него.

Заглядевшись на происходящее, я не заметила, как нарядная тройка неслась прямо на меня. Сильная рука рывком увела меня с дороги разгорячённых коней.
- Благодарю вас, ваше величество! Но это напрасно. Для этого мира я же не существую. И лошади не смогли бы сделать мне ничего плохого.
- И, правда, совсем забыл об этом, - ответил, улыбнувшись, император.

Но чего скрывать. Мне было приятно его рыцарство.

- Хотите, отвечу на ваш вопрос? - спросил Павел.
- Какой вопрос?
- Можно ли полюбить такого урода как я.
Как же я смутилась от этих слов. И совсем не потому, что Павлу стали известны мои мысли. Мне было очень неловко от того, как он отозвался о своей внешности. Вступать в спор с ним и убеждать его, что это не так, мне не хотелось. Это было бы откровенной лестью.
- Не смущайтесь, - стал успокаивать Павел. – Я ведь смотрюсь в зеркало. А для истинного величия нет ничего ненавистнее лести. Но ответ на ваш вопрос вы узнаете завтра. На сегодня я с вами прощаюсь.
Я и не заметила, как мы снова были в моей комнате. А за окном начинался новый день.

О, с каким нетерпением ожидала я ночи. Всё буквально валилось из рук. И чтобы отвлечь себя от постоянного поглядывания на часы, решила перечитать трагедию Шекспира «Гамлет», чтобы увидеть, резонно ли называли и современники, и историки Павла Первого «русским Гамлетом». Чтение так увлекло, что я не заметила, как наступила полночь.

- К моим услугам столько прегрешений, что мне не хватает мыслей, чтобы о них подумать, воображения, чтобы придать им облик, и времени, чтобы их совершить, - услышала я знакомый голос, цитирующий слова Гамлета.
- Третий акт, сцена вторая, - ответила я. – Вы помните Шекспира наизусть?
- И не только Шекспира, - улыбнулся Павел. – Прежде чем повелевать, научись повиноваться.
- Вы знакомы с трудами Солона?
- Знаком. Однако мне это мало помогло. Повиноваться, например, я так и не научился. Может, поэтому меня не захотели видеть своим государем?

И Павел улыбнулся. Тут я поняла, что влюбиться можно даже в некрасивого мужчину. Главное, чтобы он обладал незаурядным умом и широкой душой. И то и другое мне открылось в Павле. Мне даже стало казаться, что я сама начинаю немного в него влюбляться в самом хорошем романтическом смысле слова, ведь в сложившейся ситуации об ином не может быть и речи. Но кто знает, какие чувства посетили бы меня, родись я в его время и окажись одной из приближённых к императорскому двору.

Я была рада очередной встрече, предвкушая новое интереснейшее путешествие во времени. Павел, как и в прошлый раз, прочитал мои мысли.
- Сегодня будет не так весело, - сказал он.

Стены разошлись, я оказалась в огромном зале Михайловского дворца, где для ужина был накрыт длинный стол, за которым сидели сам император, сыновья императора – Александр и Константин, великая княжна Мария Павловна и другие. Павел был весел, разговорчив. По окончанию ужина он подошёл к зеркалу, что висело тут же в огромной золоченой раме, и громко воскликнул, не обращаясь ни к кому конкретно:
- Смотрите, какое забавное зеркало! Оно так странно искривляет моё отражение. Я будто бы со свёрнутой шеей.

Потом он сразу стал серьёзным и тихо молвил:
- Чему быть, того не миновать.

В тот же миг я очутилась на ужине, проходившем уже в другом доме – в доме графа Палена. Он поднимал бокал за здоровье императора Александра. На этот раз это была не оговорка.
- А я верил ему, как родному брату, - шепнул Павел, который на этот раз незримой тенью сопровождал меня. – Однако умный лис никогда не пренебрегает глупыми кроликами.

Эти слова удивили меня.
- Я вас не понимаю.
- Всё очень просто. Глупыми кроликами оказались мой сын Александр и… я. Не подвластна моей интуиции оказалась натура Палена Петра Алексеевича. В ту ночь один из нас – сын или я – должны были умереть. Судьба выбрала меня. Видно сильно не хотела Англия русско-французского союза. А вы знаете, как называл меня Наполеон?
- Нет.
- Русский Дон Кихот. И, без ложной скромности, мне это сравнение приятно, - Павел улыбнулся искренне, открыто, от души.
- Позвольте мне согласиться с Наполеоном и назвать вас последним рыцарем.

Я оглянулась, чтобы лучше рассмотреть графа-заговорщика, но к своему удивлению мы уже были в спальне другого человека – Павла Ивановича Кутайсова, камердинера императора.

Павел Иванович готовился ко сну. В это время кто-то подсунул под дверь конверт. Кутайсов поднял его, выглянул, чтобы увидеть посланца, но никого не обнаружив, вернулся в спальню. Конверт не был подписан. Кутайсов повертел его, распечатывать не стал, положил на туалетный столик и, потягиваясь, улёгся в постель.

- Его лень и полное отсутствие любопытства стоили мне жизни, - прошептал Павел. – В конверте предупреждение о заговоре.
- На этом мы закончим наше путешествие, - с грустью сказал император. – Не стоит видеть женщине того, что произошло в этих стенах. Одно скажу, не верьте документам. Я встретил врагов, как подобает истинному солдату – со шпагой. Просто силы были неравны. К тому же они были сильно пьяны. Вино вытеснило из них остатки всего человеческого.

Мы вернулись в мою комнату. Тонкой иглой грусть коснулась сердца. Что-то подсказало, что это наша последняя встреча. Я не знала, как себя вести и что говорить, теребила конспекты и книги, лежавшие на столе. Одна из книг случайно упала на пол. Павел галантно поднял её, взглянув на обложку. Это был «Гамлет».

- Мне хотелось бы сделать вам небольшой подарок, - сказал Павел.

Он открыл книгу и подписал её.

- Прощайте. Простите, что не смог вам всего показать. Не всё можно.

Я понимающе кивала, сжимая в руках томик Шекспира, не решаясь прочитать оставленную надпись.

- Прощайте… - всё, что смогла выговорить, потому что хотелось расплакаться.

Павел исчез. Сквозь тонкие шторы забрезжил утренний свет. Я села за стол, чтобы как обычно записать всё увиденное за ночь. Но рука не слушалась, мысли блуждали.

Самодур, тиран, деспот, «увенчанный злодей» – могу ли я теперь так думать о русском императоре, с которым столь мистическим, непостижимым образом познакомило меня провидение? Признаться, долгое время находилась я под впечатлением от старых художественных кинолент и книг, где Павел I рисуется вспыльчивым поверхностным дураком не способным к государственным делам. Так где же правда?...
С этими думами не заметила, как уснула.

Когда открыла глаза, увидела склонившегося надо мной врача и взволнованного мужа.
- Пришли в себя? Вот и хорошо, - сказала женщина-доктор.
- У вас был обморок. Недосыпы, переутомление. Отдыхайте, отсыпайтесь. И всё будет хорошо.

Скорая помощь уехала. Я, лёжа в постели, допивала приготовленный мужем чай. Тут моё внимание привлекла дата на отрывном календаре – 29 мая.
- Вася, - позвала я мужа. – Поправь даты, пожалуйста.

Василий оторвал только один листок.
- Что ты, дорогой! Уже июнь на дворе, а у тебя только 30 мая.
- Видно, ты всё-таки ударилась головой, когда падала. Сегодня 30 мая.

И Василий рассказал мне, как услышал звук падения. А когда вошёл в комнату, нашёл меня лежащей на полу.
Значит, всё было просто иллюзией. Не передать словами, как я пожалела об этом.

День прошёл в лени и в заботах мужа обо мне, что было особенно приятно. Следуя инструкциям доктора, за работу не садилась и ничего не писала, наслаждаясь прогулками по саду, ароматами сирени, вьющейся жимолости и зацветающих пионов. Только вечером я позволила себе перебрать бумаги лишь для того, чтобы навести порядок. Взяла томик Шекспира и, повинуясь необъяснимому внутреннему порыву, открыла его. На титульном листе красовалась надпись, выполненная редким каллиграфическим почерком:
«От последнего рыцаря той единственной из другого мира. Павел I».

01 июня 2014 года
Екатерина Гулякина (Шлыкова)
ПС: О том, как появилась идея написать столь необычный рассказ, читайте здесь

Вам также будет интересно:

Малышка и бабочка (зарисовка)

Новый год и Рождество – что это?

Вторая жизнь, или Кленовый лист